«Соберись, тряпка»: что такое стигматизация в психиатрии и как это влияет на наше здоровье
Жизнь в мегаполисе — совсем не то, для чего был задуман наш мозг. Мы приобрели массу психических расстройств вроде панических атак, селфхарма или пресловутой депрессии просто потому, что физиология не поспевает за прогрессом цивилизации. Мы страдаем, а терапевт говорит: «Вам просто надо отдохнуть». Как побороть стереотипы в медицине, узнать больше о своей болезни и начать лечиться? Наши героини побывали в нежных объятиях психиатрии и рассказали, как там все на самом деле, кто такие психоактивисты, и почему мы знаем больше, чем врачи.
Лиза Меледина, психоактивистка, студентка ВГИКа. Диагноз — биполярное расстройство
Мне было 17 лет, когда я заболела — мне поставили биполярное расстройство 2-го типа. У меня год длилась депрессия, а потом родная сестра, у которой тоже биполярное расстройство, пыталась покончить с собой. Это меня мощно подкосило. Родителям долго пришлось объяснять, что мы болеем, что это не «просто депресняк», а нам реально нужно к врачу. После прочтения множества статей они приняли это и выдали нам деньги на врачей. Тогда я впервые пошла к психиатру — эта оказалась некомпетентная специалистка, которая выписала абсолютно неподходящее лекарство, а мои сеансы психотерапии выглядели как перформанс: я рыдала, врач молчала. Так продолжалось три месяца. После этого мне казалось, что психотерапия — это пытка безысходностью, и 4 года я ни к кому не обращалась, бросила вуз, поступила в другой, но пришлось все же лечь в больницу, потому что я стала заниматься селфхармом — то есть ранить себя, прижигать сигаретами, навязчиво думать о самоубийстве и т. п. Родители собрали огромную сумму, чтобы я легла в клинику неврозов — НППЦ им. З. П. Соловьева. Но лучше не стало, и через год я оказалась в психиатрической больнице № 5 в Абрамцево. В российской медицине дорого совсем не значит, что хорошо.
Было жутко. Например, жизнь в надзорной палате на 15 человек, большая часть которых — агрессивные бабушки с деменцией. Был один врач на всех, обход — раз в неделю. Пациенты сами таскали чаны с едой на кухне, мыли полы, и трудно было понять — это трудотерапия или эксплуатация пациентов? Курить разрешали раз в день, а телефон выдавали два раза в неделю на 10 минут, внешний мир отсутствовал. И самое обидное — все зря. Я выписалась в еще худшем состоянии и снова легла, на этот раз — в Центральную психиатрическую клиническую больницу на ул. 8 Марта.
К этому моменту я уже поняла: наши больницы — это беспросветный кошмар, где всех лечат одинаково, независимо от того, какой у тебя диагноз. Я нашла единомышленников и вступила в общество психоактивистов — мы старались поднять актуальные на наш взгляд темы: непросвещенность медиков в вопросах легких психических расстройств, а заодно и тему романтизации биполярного расстройства, когда люди просто приписывают себе «странности» как модный фетиш. Среди моих сверстников биполярное расстройство считается чем-то классным, о чем круто поговорить. Показать свою необычность, помечтать о суициде — это бум романтизации, который отчасти спровоцировал хит Оxxxymiron «Биполярочка». Это новая стигма в обществе, и это обесценивает реальный опыт больного — мне было совсем не круто видеть, как ребята бравируют термином, тогда как на самом деле это серьезная болезнь, такая же, как порок сердца. Для многих и депрессия все еще просто способ привлечь внимание.
Сейчас мне подобрали хорошую терапию, да и я сама разобралась с болезнью и тем, как это лечить, много узнала от людей с тем же диагнозом, так что у меня стабильная ремиссия. Но я продолжаю участвовать в терапевтических встречахлюдей с психическими особенностями и быть частью движения «Психоактивно», стараюсь уделять время психопросвещению и участвовать в мероприятиях, таких как Психгорфест, которые направлены на дестигматизацию психиатрии и развенчание стереотипов в этой сфере.
Екатерина Фадина, журналист, мать троих детей. Диагноз — биполярное аффективное расстройство на стадии апатической депрессии
В советское время мое заболевание называлось страшнее — маниакально-депрессивный психоз. Про такое уж точно никому смело не расскажешь. Врач уверяет, что заболевание развилось еще в детстве. Я не удивляюсь. Мама — алкоголик, папа — алкоголик, да и еще и наркоман. Предпочитаю не думать о наследственности, а жить здесь и сейчас. После рождения второго ребенка у меня начались первые серьезные депрессивные срывы и психозы. Я начала заниматься «самолечением» — опустошала домашний бар мужа, жутко срывалась на брате и всерьез стала бояться за семью. Пойти к психиатру? Ну уж нет, «что я, псих что ли?». Еще было страшно, что отберут детей, работу, жизнь вообще!
В итоге я все же пошла к психотерапевту, а потом легла в НИИ им. Сербского. Первый раз я провела в больнице всего две недели — никто не знал, что поступила я в отделение, будучи беременной, и я об этом не знала. Мне кололи феназепам, я пила кучу таблеток — странно, что при приеме девушек не проверяют. Когда обнаружилась беременность, слезть с таблеток полностью и сразу было нельзя, и я придерживалась схемы до родов. Генетики твердили, что вероятность тератогенного эффекта (проявления уродств) у ребенка 50/50, намекали на аборт. Но я не сдавалась.
В 2016 году вышла книга «С ума сойти: путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города» журналистов Дарьи Варламовой и Антона Зайниева. Это была чуть ли не первая серьезная попытка на светском уровне заговорить о том, что существуют психические расстройства у «нормальных людей». Авторы сами пережили неврозы, поэтому решились создать некое руководство по осознанности для тех, с кем что-то не так. В книге они предлагают обзор самых популярных видов расстройств — депрессии, панических атак, биполярного расстройства — а также способы борьбы с ними — как медикаментозные, так и психотерапевтические.
«Люди стесняются говорить о том, что у них есть психологические проблемы. И это забавно, ведь вообще-то в России принято жаловаться на жизнь, а при ответе на вопрос „Как дела?“ вздыхать, кряхтеть, ругать Путина или вываливать на собеседника еще какой-нибудь негатив. При этом люди очень боятся обнаружить в себе какие-либо психологические патологии: им кажется, что это прямой путь в Кащенко, в одну палату с ребятами, которые считают себя Наполеонами и Сталиными», — рассказывает в одном из интервью Дарья Варламова.
Когда я приехала в роддом со схватками и косметичкой таблеток, врач в приемном отделении сказал: «Вам будут делать кесарево». Я возмутилась — у меня уже двое детей без всякого кесарева! «Как же, у вас глазное заболевание — биполярное расстройство». «И скольким женщинам с биполяркой вы сделали кесарево???» — тут я уже кричала. Черт возьми, и это дипломированный медик! Роды были легкими, и дочь, к счастью, родилась здоровой. Но через 6 месяцев психозы вернулись, я снова легла в больницу, и теперь принимаю антидепрессанты. Может, это и не очень хорошо, но зато у меня есть время и относительное душевное равновесие, чтобы разобраться со своей болезнью и найти идеального врача. А это настоящий дефицит.
Я много общаюсь с людьми, изучаю себя, свою болезнь, смотрю фильмы и читаю книги по психиатрии — где-то должен быть ответ, который поможет мне в итоге жить без таблеток. По крайней мере, принятие своей болезни — уже большой шаг. Пусть мой опыт не большой, зато приобретен в осознанности, и я могу дать кому-то хороший совет: главное — оторваться от стереотипов и перестать думать, что отчаяние — это просто человеческая слабость, а психиатрия — фабрика по производству «овощей». Кроме того, сейчас просвещением в области биполярного расстройства занимается группа «Биполярники» — они проводят реально важную и нужную работу, помогая с информацией и лечением в отсутствие компетенции у российских врачей.
Гузель Касимова, медик, в настоящее время не работает. Диагноз — генерализованное тревожное расстройство личности с ипохондрическими проявлениями
Я росла в СССР. Первая паническая атака у меня случилась в 6 лет. С детства я была всегда тревожной, боялась людей, учиться в школе было трудно — я не могла просто выйти к доске и нормально общаться с одноклассниками. Мама отвела меня к психоневрологу, тогда мне впервые назначили транквилизаторы и положили в психиатрическую больницу. Мне было 16 лет, я провела там 5 месяцев. Мне делали инсулино-коматозную терапию и проводили на мне апробацию многих препаратов — в советской психиатрии такие манипуляции с пациентами были нормальным явлением. Маме об экспериментах, разумеется, ничего не говорили. Лекарства вызвали психоорганический синдром, это повлияло на память, мышление и когнитивные способности вообще.
Если сейчас отношение к пациентам стало гуманнее, то в целом в человеческом плане это все еще удручает. В закрытых отделениях и сейчас за пациентами не следят, кричат на них, могут толкнуть или обругать. Проблема еще и в том, что врачи не стремятся к личному контакту с пациентом и все время что-то недоговаривают. Я их понимаю, на них сейчас свалили не только бумажную волокиту, но еще и принуждают дублировать все это в цифровом виде, так что поймать врача в отделении и просто поговорить с ним о своем состоянии — реальная проблема. Сейчас у меня инвалидность, но родители до сих пор считают, что я все выдумываю. Они — люди другого поколения, которое помнит тяжелые времена, и не понимают, что есть такие болезни, как паническая атака или депрессия. «Все зависит от тебя», — говорят они, как и многие, кто не сталкивался лично с такими переживаниями, которые возникают вовсе не по твоему хотению.
К счастью, сейчас людей с неврозами не кладут в общее острое отделение. Можно выходить гулять, принимать посетителей, пользоваться телефоном, спокойно спать в закрытой палате — тебе доверяют. Потихоньку в России начала развиваться психотерапия, где помимо шизофрении существуют и другие диагнозы, с которыми можно и нужно жить.
«Российской психиатрии на уровне государства нужен хороший пиарщик»
Виктор Шеин, научный сотрудник Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и наркологии им. В. П. Сербского
Правда: мы боимся психиатрии. Многие годы СМИ, врачи других специальностей и кинематограф — безусловно, классный, но вредный для имиджа психиатрии фильм «Пролетая над гнездом кукушки» — вдалбливали в головы, что психиатр — злодей, который наденет на тебя смирительную рубашку и будет колоть галоперидол. Хотя благодаря тому же Кизи, а заодно и Мишелю Фуко и Рональду Лэйнгу, в 70-х годах на западе психиатрия стала гуманизироваться.
Психиатр — такой же врач, как дерматовенеролог или хирург. Почему в России не принято лечиться у психиатра, тогда как западные вудиаллены все свободное время проводят на сеансах психотерапии, и никто на них не показывает пальцем? Дело в том, что на западе тоже не все так радужно с психиатрией, но там, по крайне мере, сложилась определенная культура приятия легких психических расстройств, потому что на протяжении всего ХХ века бурно развивалась культура психоанализа и психотерапии.
Россия — единственная страна, где психоанализ репрессирован с советских времен. Воистину — тоталитаризм и психоанализ несовместимы
Виктор Шеин, научный сотрудник Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и наркологии им. В. П. СербскогоРоссия — единственная страна, где психоанализ репрессирован с советских времен. Воистину — тоталитаризм и психоанализ несовместимы
До сих пор психоанализ как дисциплина официально исключен из учебных практик. Поэтому поход к психотерапевту или к психиатру в России еще не воспринимается, как визит к дантисту, хотя появляется все больше проектов, которые заостряют внимание на теме неврозов и ратуют за психогигиену. В том числе меняется и медицинам — открываются отделения неврозов, где применяются новые стандарты лечения, новые лекарства и методики психотерапевтической работы с пациентами.
Уже давно не существует никакой недобровольной госпитализации или карательной медицины, и не стоит думать, что если вы попали в «дурку», то из вас сделают «овощ»: все лекарства применяются на уровне международных стандартов. У нас в НИИ им. В. П. Сербского проводятся открытые лекции и встречи с родственниками пациентов для того, чтобы на пальцах объяснять людям, что есть такие болезни, как биполярное расстройство и депрессия, что это не миф, и это надо лечить, а не говорить человеку: «Соберись, тряпка». К сожалению, врачи — ученые, а не медийные лица, и им пока не под силу глобально повлиять на имидж психиатрии в России, где еще живы воспоминания о совке и истории о политической карательной психиатрии. В российской психиатрии существует проблема рекламы, и нам на уровне государства нужен хороший пиарщик.
Добавить комментарий